При этом не мешает напомнить, что вообще-то писательство - занятие интеллектуальное, в котором  мыслительный процесс составляет процентов девяносто, а механическое постукивание по клавиатуре – десять. Вот откуда долгие периоды обдумывания и короткие периоды записывания. Наконец, кряхтя и изнывая, я принимаюсь за дело. И в эти минуты непременно вспоминаю Льва Николаевича Толстого, который писал про себя так: "Проклятая лень! Какой бы я был славный человек, коли бы она мне не мешала".  Великий классик, называя себя ленивым,  написал "Войну и Мир" и не только это. Вы представляете, что было бы, будь он более энергичен?  :-) Наконец, кряхтя и изнывая, я принимаюсь за дело. И в эти минуты непременно вспоминаю Льва Николаевича Толстого, который писал про себя так: "Проклятая лень! Какой бы я был славный человек, коли бы она мне не мешала".  Великий классик, называя себя ленивым,  написал "Войну и Мир" и не только это. Вы представляете, что было бы, будь он более энергичен?  :-) 
Наконец, кряхтя и изнывая, я принимаюсь за дело. И в эти минуты непременно вспоминаю Льва Николаевича Толстого, который писал про себя так: "Проклятая лень! Какой бы я был славный человек, коли бы она мне не мешала".  Великий классик, называя себя ленивым,  написал "Войну и Мир" и не только это. Вы представляете, что было бы, будь он более энергичен?  :-) 

​Даже тогда, когда говорю себе, что вот уж сегодня точно приступлю к делу, бывает, что так и не делаю ничего путного за целый  день. Работа буксует, стоит на месте, и я в таких случаях не настаиваю: одним словом – пишу слишком уж медленно и мучительно, без устали сокращая и переделывая. И это естественно, потому что мне дорого благополучие моих произведений. Могу сидеть весь вечер над одним абзацем, пока не «причешу» его и не отшлифую. Над своей книгой о Леонардо да Винчи, например, я трудился в течение восьми лет, делая многомесячные перерывы в написании.

Идеально, конечно, "строчить"  каждый день – особенно, если текст большой, но много ли в нашей жизни идеального? Мне в лучшем случае удается выкроить несколько часов в неделю. В общем, пишу, когда жизнь позволяет.

Составляю ли я схему будущей книги? Да, я обычно это делаю, но не очень детально — так, чтобы у героев была возможность самостоятельно проявить себя, без моего диктата. Бывает, что я и сам только в последней главе узнаю, как всё закончилось...

Что главное при написании книги?  Отвечаю:  в книге должна быть боль. Герою должно быть больно. Боль – основа конфликта, а конфликт – двигатель сюжета. Если герою будет все время хорошо,  читатели просто не дочитают книгу до конца.
 
Тишина и отдельное пространство? Да и ещё раз да! Но я почти всегда включаю музыку, когда работаю. Например, роман о Пиросмани писался под музыку Исаака Шварца и Евгения Доги.

Люблю всякие сладости, особенно чёрный шоколад: они питают мозг. И непременно кофе или крепко заваренный чёрный чай, и чтобы было хорошее освещение.

Вдохновение? Хм, вспоминаю кучу разной литературы по писательскому мастерству, где поощрялось не искать вдохновения, а продолжать просто писать... У меня так не получается. Поэтому всегда жду Музу Озарения. А она, надо сказать – дама весьма и весьма капризная, часто молчаливая, и далеко не всегда доступная, не желающая слышать и знать, что моя мечта — создавать такие книги, которые будут помогать людям меняться в лучшую сторону, становится добрее и терпимее друг к другу.